Шикарная женщина!!!
Шикарная женщина, больше чем сила,
В ней столько оттенков и звуков весны!
Она не прощает,она все простила...
Ей те,кто уходит,давно не нужны.
В руках её нежность,свернулась котенком,
И тихо мурлычет,у лампы в ночи.
И ей не в первой наступать на осколки,
И плач удержать,когда сердце кричит.
В глазах словно сталь, ни улыбки,ни жеста.
Научена жизнью,не выдать себя.
Но,если ты с нею нашел свое место,
Храни ее мир,безвозмездно любя.
И может увидишь,в ней девочку просто,
Которая хочет и ищет тепла.
Которая смотрит ночами на звёзды,
Которая счастья ещё не нашла.
Но стала роскошной,уверенной,смелой,
К такой невозможно порой подойти!
Безумно красивая,стать королевы...
И сердце живое,за льдинкой в груди!
Шикарная женщина,шепчут мужчины...
И смотрят ей вслед,провожая с тоской.
Шикарная женщина,больше чем сила,
Когда обогрета любимой рукой...
В ней столько оттенков и звуков весны!
Она не прощает,она все простила...
Ей те,кто уходит,давно не нужны.
В руках её нежность,свернулась котенком,
И тихо мурлычет,у лампы в ночи.
И ей не в первой наступать на осколки,
И плач удержать,когда сердце кричит.
В глазах словно сталь, ни улыбки,ни жеста.
Научена жизнью,не выдать себя.
Но,если ты с нею нашел свое место,
Храни ее мир,безвозмездно любя.
И может увидишь,в ней девочку просто,
Которая хочет и ищет тепла.
Которая смотрит ночами на звёзды,
Которая счастья ещё не нашла.
Но стала роскошной,уверенной,смелой,
К такой невозможно порой подойти!
Безумно красивая,стать королевы...
И сердце живое,за льдинкой в груди!
Шикарная женщина,шепчут мужчины...
И смотрят ей вслед,провожая с тоской.
Шикарная женщина,больше чем сила,
Когда обогрета любимой рукой...
Молодость и зрелость...
Ирина Самарина-Лабиринт Молодость и зрелость сели на скамейку…Молодость сказала: «Ты как я сумей-ка…»
Зрелость отвечала: «Красота не вечна,
Научись делиться красотой сердечной…»
Молодость, с насмешкой: «Что в тебе такого?
Дом, семья, работа… Скучные оковы…»
Зрелость улыбалась, будто младшей дочке:
«Без оков семейных люди – одиночки…»
Молодость твердила: «Всё во мне прекрасно,
Молода, свободна, и красива, ясно?»
Зрелость отвечала: «Я тебя мудрее,
И с тобой, малышка, спорить не посмею…
Повзрослей, узнаешь, счастье не в свободе,
Не в ночных гуляньях, не в Парижской моде…»
Молодость смеялась: «Глупости всё это,
Раз не в этом счастье, значит счастья нету»
Зрелость отвечала: «Нет, оно бывает,
Если жить с любимым небо позволяет,
Если смех детишек слышится из дома…
Ты ещё со счастьем, крошка, незнакома…»
Молодость спросила: «Если правда это,
Что ж ночами плачешь и о чём секреты? »
«Я ночами плачу…», - зрелость говорила:
«Потому что раньше это не ценила…»
СТАРЕЮЩАЯ МАТЬ.
Скандалов, как огня, она боится,
Усталая. стареющая мать...
Ссутулившись, всегда на помощь мчится,
Готова и встречать, и провожать.
Её опека просто раздражает,
Её распросы лишние порой...
Её невольно внуки обижают,
И дети повторяют: дверь закрой!..
И всем она участием мешает,
Ложится поздно и встаёт чуть свет.
Хлопочет, суетится,всё решает,
Пытается всё время дать совет.
Навязывает в пост свои рецепты,
То вдруг не так стирает "автомат"!
То переложит книги и конспекты,
То реплики вставляет невпопад...
Тревожится,когда приходят поздно,
О Боге затевает разговор!
И Библию листает так серьёзно,
И в церковь ходит с некоторых пор...
Но день настал...и в доме стало пусто.
Её тогда в больницу увезли...
Друг другу все в глаза смотрели грустно,
Когда бросали в яму горсть земли...
И каждый раз, когда не успевали
Перед работой чай себе согреть...
Невольно о старушке вспоминали,
Которую у них украла смерть.
Её распросов всем недоставало!
И телефон предательски молчал...
И так её опеки не хватало...
И больше никого никто не ждал.
Все помнят, как крестила у порога,
Ходила воду в храме освятить...
И счастье для своих детей у Бога
Так лишь она умела попросить!
И, кажется. была б она живая,
Хватило б для неё и слов, и чувств...
Как жаль,что понимаем,лишь теряя,
Что мир без мам
И ХОЛОДЕН, и ПУСТ... © Copyright: Ольга Заря, 22 января 2013
Усталая. стареющая мать...
Ссутулившись, всегда на помощь мчится,
Готова и встречать, и провожать.
Её опека просто раздражает,
Её распросы лишние порой...
Её невольно внуки обижают,
И дети повторяют: дверь закрой!..
И всем она участием мешает,
Ложится поздно и встаёт чуть свет.
Хлопочет, суетится,всё решает,
Пытается всё время дать совет.
Навязывает в пост свои рецепты,
То вдруг не так стирает "автомат"!
То переложит книги и конспекты,
То реплики вставляет невпопад...
Тревожится,когда приходят поздно,
О Боге затевает разговор!
И Библию листает так серьёзно,
И в церковь ходит с некоторых пор...
Но день настал...и в доме стало пусто.
Её тогда в больницу увезли...
Друг другу все в глаза смотрели грустно,
Когда бросали в яму горсть земли...
И каждый раз, когда не успевали
Перед работой чай себе согреть...
Невольно о старушке вспоминали,
Которую у них украла смерть.
Её распросов всем недоставало!
И телефон предательски молчал...
И так её опеки не хватало...
И больше никого никто не ждал.
Все помнят, как крестила у порога,
Ходила воду в храме освятить...
И счастье для своих детей у Бога
Так лишь она умела попросить!
И, кажется. была б она живая,
Хватило б для неё и слов, и чувств...
Как жаль,что понимаем,лишь теряя,
Что мир без мам
И ХОЛОДЕН, и ПУСТ... © Copyright: Ольга Заря, 22 января 2013
Никогда не забуду, как однажды наша бригада приехала к пожилому священнику, которого свалил инфаркт.
Он лежал на кровати в тёмно-синем подряснике с небольшим крестом в руках. Объективные данные говорили о кардиогенном шоке. Давление крайне низкое. Больной был бледен, с холодным липким потом, сильнейшими болями. При этом внешне не просто спокоен, а АБСОЛЮТНО спокоен и невозмутим.
И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: «Много вызовов? Вы, наверное, ещё и не обедали?» И обращаясь к своей жене, продолжил: «Маша, собери им что-нибудь покушать». Далее пока мы снимали кардиограмму, вводили наркотики, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живём, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет.
Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово «инфаркт». Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясён таким самообладанием.
Через пять минут его не стало.
Странное, не покидающее до настоящего времени чувство вызвала во мне эта смерть. Потому что чаще всего всё бывает вовсе не так. Страх парализует волю больных. Они думают только о себе и своём состоянии, прислушиваются к изменениям в организме, до последнего вздоха цепляются за малейшую возможность жить. Всё что угодно, но лишь бы жить.
В квартирах, где нет места иконам и крестам, но зато есть плазменная панель во всю стену, где в передней просят надеть целлофановые бахилы, несмотря на тяжёлое состояние больного, вообще, бывает, разыгрываются «истерики последней минуты». Со стонами, метанием по постели, хватанием за руки, заглядыванием в глаза, беспрестанным переспрашиванием о своём положении и его прогнозе с целью поймать во взгляде врача, его голосе, словах хоть какую-то призрачную надежду на чудо исцеления.
Такие больные перед впадением в бессознательное, предагональное состояние просто «измочаливают» родных и окружающих своим страхом. Медики чувствуют себя после такого неудачного исхода обессиленными. Но не потому, что не смогли оказать помощь в полном объёме и спасти пациента. Опустошённость и потерянность испытываешь оттого, что смерть здесь победила человека.
К слову сказать, точно такие же «побеждённые» страхом больные встречаются там, где все стены увешаны иконами, столы завалены религиозной литературой, везде сумеречно мерцают лампады, а больные вместо прописанных врачами лекарств пьют только святую воду, многие литры которой в разной таре можно увидеть повсюду в квартире.
А вот после смерти того священника до сих пор, как ни странно, во мне живёт чувство тихой радости. Там смерть не одержала победу. И когда я «прокручиваю» в памяти 2–3 подобных случая из моей практики, сам собой возникает вопрос: «Смерть, где твоё жало?»
Георгий ЕГОРОВ, врач «Скорой помощи»
Источник
И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: «Много вызовов? Вы, наверное, ещё и не обедали?» И обращаясь к своей жене, продолжил: «Маша, собери им что-нибудь покушать». Далее пока мы снимали кардиограмму, вводили наркотики, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живём, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет.
Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово «инфаркт». Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясён таким самообладанием.
Через пять минут его не стало.
Странное, не покидающее до настоящего времени чувство вызвала во мне эта смерть. Потому что чаще всего всё бывает вовсе не так. Страх парализует волю больных. Они думают только о себе и своём состоянии, прислушиваются к изменениям в организме, до последнего вздоха цепляются за малейшую возможность жить. Всё что угодно, но лишь бы жить.
В квартирах, где нет места иконам и крестам, но зато есть плазменная панель во всю стену, где в передней просят надеть целлофановые бахилы, несмотря на тяжёлое состояние больного, вообще, бывает, разыгрываются «истерики последней минуты». Со стонами, метанием по постели, хватанием за руки, заглядыванием в глаза, беспрестанным переспрашиванием о своём положении и его прогнозе с целью поймать во взгляде врача, его голосе, словах хоть какую-то призрачную надежду на чудо исцеления.
Такие больные перед впадением в бессознательное, предагональное состояние просто «измочаливают» родных и окружающих своим страхом. Медики чувствуют себя после такого неудачного исхода обессиленными. Но не потому, что не смогли оказать помощь в полном объёме и спасти пациента. Опустошённость и потерянность испытываешь оттого, что смерть здесь победила человека.
К слову сказать, точно такие же «побеждённые» страхом больные встречаются там, где все стены увешаны иконами, столы завалены религиозной литературой, везде сумеречно мерцают лампады, а больные вместо прописанных врачами лекарств пьют только святую воду, многие литры которой в разной таре можно увидеть повсюду в квартире.
А вот после смерти того священника до сих пор, как ни странно, во мне живёт чувство тихой радости. Там смерть не одержала победу. И когда я «прокручиваю» в памяти 2–3 подобных случая из моей практики, сам собой возникает вопрос: «Смерть, где твоё жало?»
Георгий ЕГОРОВ, врач «Скорой помощи»
Источник
Максим Балалайкин В реанимации когда работал всегда удивлялся разнице обычных людей и богатеев. Богатеи возмущались почему потрачено уже столько то тысяч долларов, а ему не легче(а ты думал, что деньги решат все проблемы?). Когда становилось хуже задавали гениальный вопрос (большинство) "А зачем я все эти годы жил?". Бедные люди (и видимо нормальные) осознавая тяжесть болезни говорили примерно одно и то же " Как же ОНИ без меня поднимут (далее у всех по разному - дом, забор, коровку вырастят и тд). Они волновались за родных.
А богатые и правда думают, что за счет своего богатства будут жить вечно?
Спустя четверть века после войны в глухом лесу был найден вросший в землю танк с хорошо заметным тактическим номером 12…
Спустя четверть века после войны в глухом лесу был найден вросший в землю танк с хорошо заметным тактическим номером 12. Люки были задраены, в борту зияла пробоина. Когда машину вскрыли, на месте механика-водителя обнаружили останки младшего лейтенанта-танкиста.
У него был наган с одним патроном и планшет, а в планшете — карта, фотография любимой девушки и не отправленные письма.
25 октября 1941 г.
Здравствуй, моя Варя! Нет, не встретимся мы с тобой. Вчера мы в полдень громили еще одну гитлеровскую колонну. Фашистский снаряд пробил боковую броню и разорвался внутри. Пока уводил я машину в лес, Василий умер. Рана моя жестока.
Похоронил я Василия Орлова в березовой роще. В ней было светло. Василий умер, не успев сказать мне ни единого слова, ничего не передал своей красивой Зое и беловолосой Машеньке, похожей на одуванчик в пуху.
Вот так из трех танкистов остался один. В сутемени въехал я в лес. Ночь прошла в муках, потеряно много крови. Сейчас почему-то боль, прожигающая всю грудь, улеглась и на душе тихо.
Очень обидно, что мы не всё сделали. Но мы сделали всё, что смогли. Наши товарищи погонят врага, который не должен ходить по нашим полям и лесам. Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Ты помогала мне всегда: на Халхин-Голе и здесь.
Наверное, все-таки, кто любит, тот добрее к людям. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть да любоваться.
Они никогда не постареют, не поблекнут.
Пройдет время, люди залечат раны, люди построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. Но никогда не забывайте песню про нас, про трех танкистов.
У тебя будут расти красивые дети, ты еще будешь любить.А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе.
Твой Иван Колосов
У него был наган с одним патроном и планшет, а в планшете — карта, фотография любимой девушки и не отправленные письма.
Здравствуй, моя Варя! Нет, не встретимся мы с тобой. Вчера мы в полдень громили еще одну гитлеровскую колонну. Фашистский снаряд пробил боковую броню и разорвался внутри. Пока уводил я машину в лес, Василий умер. Рана моя жестока.
Вот так из трех танкистов остался один. В сутемени въехал я в лес. Ночь прошла в муках, потеряно много крови. Сейчас почему-то боль, прожигающая всю грудь, улеглась и на душе тихо.
Очень обидно, что мы не всё сделали. Но мы сделали всё, что смогли. Наши товарищи погонят врага, который не должен ходить по нашим полям и лесам. Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Ты помогала мне всегда: на Халхин-Голе и здесь.
Наверное, все-таки, кто любит, тот добрее к людям. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть да любоваться.
Они никогда не постареют, не поблекнут.
Пройдет время, люди залечат раны, люди построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. Но никогда не забывайте песню про нас, про трех танкистов.
У тебя будут расти красивые дети, ты еще будешь любить.А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе.
Твой Иван Колосов
Свежие комментарии